17.04.2022, 12:00 
Путешествие в страну развитого социализма.
Не нытьем, так катаньем
Попасть в кадровый резерв на загранкомандировки было мечтой любого советского инженера. И в 84-м году эта мечта у меня сбылась: посылают в ГДР на два года с семьей – обслуживать вычислительные комплексы воронежского завода «Процессор» на предприятии «Карл Цейсс – Йена». ГДР по престижности командировок стояла на втором месте после Финляндии. Моего друга определили в Польшу на два года, тоже с женой и ребенком, и они к этому готовились со всею приятностью, потому как своего жилья у одного из лучших спецов завода не было: семья его мыкалась по съемным квартирам с маленьким беспокойным ребенком, и уже смирилась с тем, что своей крыши над головой им в этой жизни не видать. И Польша, конечно, была благодатью.
Однако с загранкомандировкой друг мой обломался. Причем жизни наших семей определила монетка. Вот как это случилось.
Зашел к нам на участок начальник цеха и сказал: ребята, кому-то из вас надо срочно ехать в командировку. Но мы с Андреем уперлись: дорогой Виктор Васильевич, нет. У нас и так две командировки были подряд, мы усердно там поработали, и нас жены и дети, считай, месяц не видели; не, мы в отгула уходим, отдыхать.
Ушел начальник. Но вскоре вернулся: братцы, очень ответственная командировка, кого, кроме одного из вас, могу послать?
Но мы стояли насмерть: выдохлись, мол. Опять он ушел. Но и в третий раз вернулся: парни, у меня в кабинете сидит представитель санатория Министерства обороны в Крыму. Кровь из носа, туда надо съездить и два их комплекса починить. Выручайте.
Мы с Андреем вошли-таки в его положение и поступили следующим образом: бросили монетку, кому ехать. Выпало ему. Через неделю он вернулся и рассказал, что починил он комплексы, пришел к начальнику санатория, и генерал положил перед ним на стол ключи: вот трехкомнатная квартира, переезжай к нам на работу – обслуживать вычислительную технику.
Такой вот соблазн для бездомного инженера. А если б я поехал, то соблазняли б трехкомнатной квартирой меня. И еще неизвестно, чтоб я выбрал: квартиру в Крыму или поездку на два года в ГДР. Андрей выбрал квартиру. Вот какое значение в жизни может иметь простая трехкопеечная монетка!
Тем временем поездка наша в ГДР зависла: врачи не желали выпускать за границу пятилетнего Сашка – диатез. Больше года мы бродили по кабинетам врачей, доказывая, что Тюрингия – самый экологичный край восточной Германии, и ребенку там будет намного лучше, чем в промышленном Воронеже. Одна врачиха на это ответила так: вот, вы только о себе заботитесь, как бы заработать на халяву, а про ребенка не думаете, а его там стрессы ждут – как такому малышу жить среди немцев? И вообще, ему там хуже будет.
Давать взятки мы не умели. Жена долго носила с собой в качестве презента хрустальную вазу для врача, но так и не решилась всучить ее. Мы даже смирились, что не поедем, стали ждать второго ребенка, а потом отец мой, ветеран войны, случайно добыл бланк нужной справки с печатью (спер, иначе говоря, со стола врача), мы ее собственноручно заполнили, и проблемы разрешились: нам включили зеленый свет.
В Москве потом ответственный товарищ всю нашу кучу документов, которую в муках добывали мы целый год, и смотреть не стал: просто смахнул ее в стол, да и дело с концом. И в июле 86-го мы отправились в неведомое.
С голодного края
На вокзале Воронеж-1 нас провожали в Москву родители и друзья. Вздыхали, погладывая на живот сильно беременной жены моей, и на Сашка, которого обе бабушки с полным на то основанием называли шилом. Теща сказала Оле, утирая слезу: на муки едешь… Родители наши боялись, особенно – «недобитых фашистов»; мол, зарежут в роддоме. И мы обещали им, что рожать Оля будет в больнице советского гарнизона в Йене.
В Москве действительно были муки. Жара, июль. Мы не смогли купить вечером в магазине молока для каши сыну – нету-с; до вечера все молочные продукты разбирают даже в столице нашей Родины, из которой поезда во все стороны шли с запахом колбасы.
Напряг кончился в Берлине, будто шторки отдернули. Из вагона я вышел в разбитых босоножках, и надо было срочно купить обувь, достойную советского специалиста за границей, но по воскресеньям немецкие магазины не работали. Так и шмыгал я в обрезанных босоножках – типа, как на пляже. Зато в душах наших были покой и блаженство, и даже мелкие недомогания отступили. Мы бродили по городу, разглядывая витрины, и чувствовали себя, как в цветочном городе из «Приключений Незнайки».
Бездна отделяла нас от родного Воронежа, где я затемно вставал у закрытого гастронома в очередь за маслом, молоком и сметаной, с непременной толчеей и «вас здесь не стояло!», а ближе к открытию жена будила сына, и вместе с тещей и тестем они приезжали на троллейбусе и вставали в очередь, потому что «в одни руки» давали ограниченное количество продуктов. Еще ездил я в спецмагазин на Ленинском проспекте за докторской колбасой и гречкой – их продавали по рецепту врача для тещи, которой «повезло» быть диабетиком.
А в Берлине проблема была в другом – как сориентироваться в изобилии. Не только с едой, но и с одеждой-обувью, и вообще. И, конечно, мы регулярно попадали в ситуации, о которых потом дома рассказывали байки.
«Карл Цейсс» поселил нас в трехкомнатной квартире – неслыханная роскошь для советского инженера, привыкшего жить с женой, ребенком, тещей и тестем в двухкомнатной «хрущевке» (и ведь это не казалось теснотой!); в немецкой трешке мы с женой поначалу просто терялись и звали друг друга или сына: ты где?..
Много чему пришлось нам удивляться в Йене. Например, гастрономии. На заводе кормили сытно, и основным блюдом были айсбайны – свиные ножки с гарниром из картофельного пюре и тушеной капусты. А гречки, например, мы в Йене вообще не видели; не знают немцы такой еды.
Купили как-то плавленый сырок «Цигенкэзе» – козий. Дома развернули, а он весь покрыт плесенью! Разочарование: вот вам и немецкий порядок – заплесневелые сырки продают! Ну, выбросили. А потом немцы нам объяснили, что козий сыр и должен быть с плесенью. Мы попробовали, и цигенкэзе стал традиционным продуктом на нашем столе.
Или: купила жена фляйшвурст – что-то вроде сырого фарша в колбасной упаковке. Дома сделала из этого фарша котлеты, и они оказались совершенно никакими. А оказалось, что этот фарш немцы просто мажут на бутерброды. И тоже – попробовали, и очень привыкли; вкусно же!
Одним из самых больших удивлений стал немецкий менталитет. Случилось как-то, что мы с женой крепко повздорили. Я хлопнул дверью и ушел в гаштет – пивную (немецкое пиво нашему – не только не родственник, но даже и не однофамилец). Взял рюмку водки, пиво и принялся переживать вечную драму русского человека – размолвку с женой из-за какого-нибудь пустяка.
А неподалеку, сдвинув два столика, расположилась подозрительная группа – бритоголовые, татуированные, громкие и развязные. Самый пьяный их них пошел за очередной порцией шнапса и пива, а там очередь. И он полез вперед. Мужик из очереди одернул его: куда, мол, прешь? А тот полез в драку и получил от мужика по морде. И тут случилось нечто неслыханное: в дальнем углу гаштета вскочил из-за столика плюгавый старичок, вскинул вверх руку с красной корочкой и крикнул: хальт! Фолькполицай! Драка тут же закончилась, толком не начавшись. А старичок подошел к бритоголовым и протянул руку: ну-ка сюда мне ваши аусвайсы! И те покорно стали складывать на его ладонь паспорта. Зачинщик драки из-за их спин попытался было выхватить паспорта, но его тут же осадили свои: ты что, дурак? Сядь и сиди тихо!
Вот. Мне и представить было страшно, что случилось бы с таким старичком в нашей пивнухе.
И много удивления было, конечно, от немецкого изобилия всего. Мы и сами приоделись с запасом, и регулярно отправляли в Воронеж посылки. Шли они, как и письма, месяцами и добирались потрепанными, а то и обкраденными. Либо вовсе не доходили. Зимние сапоги «саламандра» я потом носил еще лет десять, как и любимую куртку из Лихтенштейна, и никогда в жизни у меня не было вещей удобней и комфортней этих.
А через два года, в 88-м, когда мы вернулись домой с подросшим сыном и новым человечком, лапушкой-дочкой, к жене постоянно подходили люди знакомые и не очень – насчет того, чтоб купить детские вещи, когда наши сын и дочь вырастут из них.
Кстати, с напарником и его женой мы сразу договорились, что ни в коем случае не будем покупать знаменитый гэдээровский сервиз «Мадонна», ни чайный, ни столовый, – ну, пошло же! Все обыватели тащат с собой из ГДР эти сервизы, а мы не поддадимся.
Ага, сейчас! Закон природы нас победил, и мы, конечно, эти сервизы купили. И до сих пор еще их остатки украшают наши шкафы.
Не надо кричать!
Коллеги-немцы в лаборатории завода «Карл Цейсс» удивлялись нашему намерению рожать в гарнизоне – да что вы, у нас прекрасная клиника! И в конце концов убедили. Роддом оказался совсем иным, чем воронежский. Когда начались роды, и я по бумажке вызвал скорую, приехал один водитель, без врача, и удивился моему желанию сопровождать жену. Но не возражал. Довез до клиники, и медики увели ее. И правда – незачем было сопровождать ее. Ну, разве что держал ее за руку всю поездку.
А мы с сыном поехали на автобусе домой, и оттуда я регулярно названивал по бумажке в клинику: ну, как, мол?
Когда родился ребенок, мне не сказали, сын или дочь – там это не принято, а предложили приехать, и я удивился: что, стоять под окнами и кричать: Оля! Оля! С рождением сына в воронежском роддоме № 2 было именно так, а в Йене оказалось, что можно пройти в палату к жене сразу после родов, а на новорожденную девочку посмотреть через стекло в специальной палате, где все стерильно.
Поразительно, но в том роддоме я не слышал криков женщин. Почему-то не орут немки благим матом, как наши. И не лежат в постелях, страдая: медсестры велят им ходить по коридору туда-сюда. Но по камерам неотрывно за ними следят и, чуть что, кладут под приборы и проверяют, не пора ли.
В лаборатории «Карл Цейсса» нам рассказали, что роды бывают тяжелыми, и без криков с благим матом не обходится, но в основном хороший уход и присмотр максимально облегчают стресс и боли. Так что и вправду криков в их клиниках маловато, а то и вовсе нет.
Немцы же рассказали нам байку о том, как однажды в роддоме у медсестер произошла паника после того, как назначили новую заведующую отделением, и о ней было известно, что она одно время профессионально занималась музыкой – играла на фортепиано. Вот чем могли напугать медсестер занятия начальницы музыкой – попробуйте угадать с десяти попыток. Ни за что не догадаетесь! Эту логическую задачу можно загадывать для развлечений компаний – пусть попробуют найти логическую связь.
А дело в том, что у пианисток обычно длинные тонкие пальцы. Заведующая проводит обход с платочком в руках, и если своими длинными пальцами она дотянется в такие укромные уголки помещений, в которых на платочке останется пыль, медсестрам несдобровать. Во как!
После родов жену поместили в палату на двоих. С ней лежала немка из деревеньки неподалеку от Йены, и с ними тоже случился анекдотический момент. Принесли им в обед блюдо – что-то вроде супа: жидкое пюре с кусочками мяса. Оля, боясь нарушить немецкий этикет, посматривала, чем будет есть его немка, а та, похоже, боялась опростоволоситься перед иностранкой. Тогда жена взяла вилку и стала есть этот суп, а немка последовала ее примеру, и тоже ела его вилкой. Потом мы часто вспоминали этот случай: вот, научила немку советскому этикету!
Роды прошли прекрасно. Носить что-нибудь вкусненькое в роддом не пришлось: жена отказалась: всего ей хватает. Немецкого куратора я спросил, что дарят в роддоме при выписке женщин, и он удивился: ничего. Я настаивал. Нет, вы можете, конечно, принести торт или шоколадку, но вообще-то у нас так не делают.
Мы торт принесли, и ничего, нормально его приняли, хотя и удивились.
Потом уже одна немка из нашей лаборатории ушла в декрет, а через месяц после родов вышла на работу. Мы с напарником пристали к ней: Зигрюнд, а что, у вас нет послеродового отпуска? Есть. А зачем же вы на работу вышли, если отпуск оплачивают?!
Ответ ее меня потряс: но я же не смогу обеспечить ребенку такой уход и присмотр, как в яслях.
Мы не раз видели в Йене, как детсадовских малышей гуляют в специальных тележках по шесть человек, и на каждую группу – нянечка и воспитатель.
Кстати, в Йене мы регулярно общались с русскими женщинами, вышедшими замуж за немцев. Все эти дамы жили в нашем районе и были разведены (менталитет не тот!), но ни одна не стремилась вернуться на родину. Их дети считались немцами, и государство обеспечивало им и их матерям комфортную и безмятежную жизнь – жилье, пособия, льготы и прочие знаки внимания.
Разведенки иногда оставляли нам своих детей, а взамен помогали нам общаться с соседями и прочим окружающим миром, вплоть до полиции, – не может же официальная переводчица сопровождать нас круглые сутки. Но дружбы у русских немчиков с нашим сыном не получалось – какие-то они другие. Сыну проще было общаться с немецкими детьми во дворе. Иногда они приходили к нам в гости – дети, как дети, но ближе к вечеру они беспокоились: а сколько сейчас времени? Семь? Мне пора домой!
Никто из них никогда не оставался в гостях после семи вечера.
Еще один штрих: мы с женой на двоих вылечили в клинике Йены одиннадцать зубов, и почти все пломбы стоят до сих пор. У стоматологов там тоже не кричат. После советской стоматологии, с муками лишившей нас множества зубов, мы выразили восхищение переводчице, но она огорошила нас: да что вы, в ГДР по сравнению с ФРГ стоматология – каменный век…
А какой же век был в СССР, где бормашина воспринималась как орудие пыток?
Ветер перемен
Два года прошли, и начальство «Процессора» уговаривало нас с напарником остаться еще на два – им меньше хлопот с переоформлением, да и немцы были довольны работой нашей. Но бабушки и дедушки детей наших ныли в письмах, что у них внучка в Германии родилась, а они даже подержать ее на руках не могут, да и Сашок «постарел» на два года, и жизнь без внуков им не мила, хоть на кладбище иди. К тому же сыну пора было оформляться в школу, а языка он не знал. Хотя иногда удивлял нас фразами на немецком – нахватался от мальчишек во дворе. Приходит, например, и – мути, гиб мир айне кляйн бонбон! В смысле, конфету ему дать надо.
А еще на родине начались тектонические сдвиги – перестройка, ускорение и гласность; мы жадно слушали новости, и хотелось домой, в гущу. Но если б остались, попали б в другие катаклизмы – падение Берлинской стены, объединение Германий, и куда б занесли «зовьетише шпециалистен» те события, никому не ведомо.
Мы до сих пор иногда вспоминаем те два года в Йене – один из лучших периодов в нашей жизни.
Как пишут в романах: ты хотел бы пережить это время еще раз?
Да.
Фото: https://gdr-ddr.livejournal.com/1144.html
Странички прошлой жизни. 1. Чем пахнет детство.
Странички прошлой жизни. 2. Про ерша.
Странички прошлой жизни. 3. Когда мы были бессмертными
Странички прошлой жизни. 4. Грешные дети
Странички прошлой жизни. 5. Поединок
Странички прошлой жизни. 6. На память разводящимся
Странички прошлой жизни. 7. Рок-музыка на Домостроителей
Странички прошлой жизни. 8. Под стук колес и барабанов
Странички прошлой жизни. 9. А ты подписался добровольцем?
Странички прошлой жизни. 10. Сальвадор Дали и мясо
Странички прошлой жизни. 11. Секретики промышленной безопасности
Странички прошлой жизни. 12. Не думай о ремонтах свысока