25.01.2021, 13:34 
Дядя Ваня, Креон, граф Альмавива, Мольер – Камиль Тукаев воплотил на сцене десятки ролей, без которых сегодня сложно представить Камерный театр. Заслуженный артист России, обладатель театральной премии «Золотая маска» за «Лучшую мужскую роль», отметил в январе юбилей – 60 лет.
– Прав оказался наш художественный руководитель Михаил Бычков, когда в шутку написал: «Началась юбилейная Тукаевская неделя». Так и получилось, – говорит Камиль Тукаев.
«Было так, как было»
– Когда за плечами солидный актерский багаж, юбилеи для артистов нередко становятся не только приятным событием, но и ответственностью. Как это ощущалось вами?
– Я хотел сделать все просто и скромно, время парадных юбилеев, как мне кажется, прошло. Мне хотелось незаметно пройти через эту дату, но дорогие мне люди постарались сделать так, чтобы она все же запомнилась и мне, и им.
17 января мы играли спектакль «Дядя Ваня», а потом начался третий акт – поздравления от коллег из разных театров Воронежа. Позже мы спустились в театральное кафе, где было сказано много добрых тостов. Наверное, вот тогда я понял – а хорошо, что не получилось тихо и скромно встретить эту дату. Потому что это все уже не только тебе принадлежит, но и многим людям, ради которых ты столько лет работал.
А на следующий день после юбилея я пошел в кинотеатр, чтобы посмотреть «Бурю» Шекспира в постановке лондонского театра «Глобус». Захожу в зал, а там мои дети из проекта «Шекспирия» (образовательно-театральный проект – прим. авт.), и они на весь кинотеатр кричат «С днем рождения!», преподносят цветы и коробку, в которой от каждого из них пожелание. И это, безусловно, один из самых приятных моментов.
– Сегодня вы – актер, педагог и наставник. Но ведь всего этого могло и не быть, если вспомнить, что, когда вы пришли поступать в театральное училище, вас развернули, сказав, что у вас непоправимый дефект речи…
– Вы вспомнили очень детскую историю. Это было после восьмого класса, и фразу про мое раскатистое «р» мне сказал человек некомпетентный - секретарша, сидевшая на приеме документов. Когда я это услышал, вышел за дверь и разорвал документы. Но в этом вопросе звучит тема судьбы. Это о том, насколько одна встреча или фраза может все изменить (Камиль Тукаев после школы поступал в политехнический институт, через полгода бросил его и отправился в Улан-Удэ, решив попробовать себя на хореографическом отделении, но уже на месте подал документы на народную театральную режиссуру. Во время экзаменов абитуриентов прослушивал режиссер Михаил Богин, и он забрал Тукаева в Иркутское театральное училище – туда, где однажды указали на речевую особенность – прим. авт.).
Мне кажется, мой случай как раз доказывает, что, если это твой путь, ты все равно на него вывернешь. Ты пойдешь этой дорогой, даже если кто-то будет все время указывать тебе неверное направление. Мне страшно представить, что этого не было бы, хотя я мог бы найти себя в других профессиях и сумел бы чего-то в них достичь. Но не стоит жить в сослагательном наклонении. Было так, как было.
«Инфантильность – как холестерин»
– В одном из интервью вы сказали, что в детстве мы все артисты, потому что любим играть, но становятся ими, как правило, те, кто в этом застрял – люди, инфантильные по своему складу. Вы по-прежнему инфантильны?
– Инфантильность как холестерин – есть правильная и неправильная. Актеру нужна инфантильность, потому что он должен уметь воспринимать мир глазами ребенка, уметь так же, как он, быстро увлекаться и реагировать на происходящее. Должна быть жажда к познанию мира. Это самое главное. Я думаю, что всем актерам, кто остается в профессии, удается сохранять нужную и правильную инфантильность.
Коллеги на юбилее говорили мне, что я вечный ребенок, который хватается за все и с удовольствием это делает. Наверное, это так. И в трактовке некоторых ролей эта детскость мне очень помогает. Потому что ребенок – самый искренний человек на земле, и он будет плакать, смеяться, целовать, обнимать, обижаться, злиться, потому что он так чувствует.
– Создавая образы персонажей, вы наделяете их своим жизненным опытом. Так что же в графе Альмавиве, дяде Ване, Мольере, Креоне от Камиля Тукаева? И что вы взяли от них?
– Все эти персонажи частично про меня. Граф Альмавива в трилогии «Безумный день» в первой части живет словом «страсть», во второй – словом «пресыщение», в третьей – словом «расплата». Тему своего персонажа в этом спектакле я определил именно так, и она, конечно, вышла из меня, потому Альмавива прорастает во мне и живет. И кто из нас над кем довлеет, я даже не могу сказать.
Если говорить о Креоне из спектакля «Антигона» (за эту роль Камиль Тукаев удостоен премии «Золотая маска» – прим. авт.), то это взрослая часть моей жизни. В нашей трактовке это человек очень артистичный, хороший психолог, который понимает, в какую игру можно сыграть со своей племянницей, чтобы добиться своей цели. Если один метод не помогает, он ищет другие варианты. Он испытывает все способы давления и манипуляции. Такое в себе я тоже вижу, поскольку моя профессия предполагает подобное поведение.
Дядя Ваня с его проигранной жизнью и упущенными возможностями также присутствует во мне с какой-то долей процентов.
– А Жан Батист Мольер в «Кабале святош»?
– Ну а Мольер – и вовсе сгусток Камиля Тукаева, поскольку в этом есть взаимоотношения с театром, режиссурой, актерством, женщинами, властью и ее воздействиями на искусство… Есть тема дружбы. В этой роли так много всего, что есть во мне…
Я могу не вспоминать своих персонажей за стенами театра, но они в какой-то момент сами всплывают в моей голове, когда я начинаю жить в быту и думаю, что и как сказать. Они, словно фантом внутри меня, подсказывают алгоритм поведения. Всех их безумно люблю! И для каждого из них могу быть адвокатом и прокурором, но больше адвокатом, конечно, потому что они помогают мне жить и живут внутри меня, хотя, конечно, между нами существует дистанция. А, значит, есть смысл говорить о способности притягивать друг друга и сокращать это расстояние.
«Я должен быть соавтором»
– Режиссер Надя Кубайлат в спектакле «Безумный день» затрагивает традиции площадного театра, в котором сокращение дистанции между актером и персонажем, наоборот, не требуется, они должны оставаться полярными. Тяжело работать в таком ключе?
– Надя сделала трехчасовой спектакль, в котором присутствуют четыре вида театра. Первый – действительно площадной, второй она придумала сама, и это ни на что непохожий вид театрального ремесла, который напоминает комедию дель арте или гротеска. Потом в постановке предпринимается попытка прыгнуть в театр привычный, психологический. И, наконец, мы видим театр философского размышления и разбора, это театр напряженной психологической дуэли. Тяжело существовать в таких «качелях».
Но дистанция не является рычагом для всего спектакля, есть разные способы, для того, чтобы сблизиться с образом. Кому-то близка система отстранения Брехта. Михаил Чехов полагал, что нужно создавать образ в стороне от себя, в голове, а потом он (образ) ведет вас. Михаил Щепкин говорил: «Играй так, чтобы я не видел, что это заучено». Кто-то следует теории полного погружения…
– И какой театр вам ближе?
– Мне нравится весь театр – от дель арте до соцреализма. Мне интересно не то, каким методом он делается, а про что он. И вот это уже палка о двух концах, так как конкретный спектакль может быть очень плохо сделан, в нем может отсутствовать режиссура или вовсе мысль. Отсутствовать может душа. Мне интересен талантливый театр, глубокий, с большим спектром размышления. Мне важно, чтобы мне дали возможность думать, соображать и фантазировать. Когда я в зале, я должен быть в каком-то роде сотворцом.
«Я бы сыграл Гамлета»
– У вас была роль-мечта? Исполнилась ли она?
– В каждый период жизни возникали такие роли, но ты можешь им соответствовать или не соответствовать. Ну, какой я сейчас Гамлет? Хотя театр сегодня стал полифоничным и подвижным, быстро откликающимся на какие-то запросы, теоретически это возможно, и мне бы хотелось сыграть Гамлета. Но, оглядываясь назад, мне кажется, что я не мог бы исполнить его раньше, так как в свое время я не соответствовал этому персонажу.
Я безумно люблю дядю Ваню, потому что все сошлось на тот момент. Михаил Бычков как-то понял, что я должен его сыграть. Дядя Ваня – человек, у которого происходит трансформация души, и лишь наблюдая за ним, мы можем понимать то, что транслирует драматург. Так что да, это та роль, о которой я мечтал, и она состоялась. О роли Жан Батиста Мольера тоже можно мечтать, и я счастлив, что мне удалось впрыгнуть в этот литературный вагончик под названием «Кабала святош», что мне довелось поработать с этим знаменитым текстом Булгакова и сложной ролью. О чем мечтаю сейчас, не хочется говорить.
– О полных залах?
– Мы долго не работали, но это было плодотворное и нужное время, но к этому пониманию мы должны были прийти через уныние и отчаяние, все-таки это первый травматический опыт для всех нас.
Зритель – это все, что у нас есть, но мы, артисты, часто сомневаемся, нужны ли ему. Закрытые театры развеяли эти сомнения. Знаете, что самое трогательное? Когда этот локдаун уже всем надоел, люди писали, что ждут с нетерпением, когда нас откроют, чтобы первым делом прийти и посмотреть спектакль. Когда ты слышишь такие фразы, когда ты получаешь такие послания, ты вдруг понимаешь, что жизнь, которую ты посвящаешь этому виду искусства, ты живешь не зря. Ты нужен в такой экстремальной ситуации. Это приятно до комка в горле. Я понял, что я, мои коллеги, наш режиссер делаем что-то, что вытаскивает людей из мрачных размышлений на тему пандемии и вируса. Мы так устроены, что в нас есть сомнения, но сегодня я бы сказал себе – делай и не сомневайся.
В тему
В 2020-м году Камиль Тукаев снялся в фильме режиссера Оксаны Карас «Доктор Лиза». Во время пандемии артисты дистанционно собирались вместе для чтения сценария и обсуждения ролей. Также воронежский артист принял участие еще в одном проекте, к которому подключились актеры из разных уголков России: режиссер работает с ними дистанционно и просит перезаписывать некоторые эпизоды, пока они не получатся такими, как он задумал. Название проекта еще не раскрывается.
Фото из архива Камерного театра