27.02.2024, 09:03 
Взрослые игры
И на нашей улице Выборгской «посидели» многие из мужиков, чуть ли не в каждом третьем доме были свои «тюремщики», как называла их моя мать. Блатные «замашки» приветствовались молодежью, передаваясь из поколения в поколение. И многие дерзкие парни уходили неверной дорогой, если только их не успевали призвать в армию, а потом заманить на сверхсрочную или в милицию… Выбор у большинства из них был невелик, а случайности – крайне редки.
Особенно много судимых дал указ 1966 года об усилении борьбы с хулиганством. Коллективные махачи между гусиновскими и монастырскими (левый берег) регулярно случались на нейтральной территории заливных лугов речки Воронеж. Участие в них этот указ квалифицировал как злостное хулиганство – со всеми правовыми последствиями. Уголовными, а не административными, как было раньше.
Моего поколения этот указ практически не коснулся, да и негде стало биться с левобережными – с 1972 года нас разделило воронежское «море». Зато мы активно участвовали в неизбежно возникших внутренних междоусобицах (как же без врага?) и отражали атаки пришельцев с высоких чижовских бугров. Они пробивались к «морскому» пляжу, который мы, гусиновские, считали своей вотчиной. Однако эти стычки, хотя и были иногда жесткими, но все-таки уже больше играми – в «наших и немцев», «бледнолицых и индейцев», «белых и красных». Их последствия максимум могли привести на учет в детскую комнату милиции, что, впрочем, крайне редко случалось. Ну а потом нас примирил пляжный футбол: ножные баталии на песке заменили рукопашные схватки.
Первый шаг
Неожиданные планы (тогда у населения даже формально никто и ничего не спрашивал, просто ставили перед фактом) городских властей с обустройством водохранилища ополовинили в середине 70-х нашу улицу. Дома нечетной стороны, оказавшиеся в полосе подтопления, снесли в первую очередь, а их жителей переселили в различные новостройки по всему городу. Именно тогда я лишился близкого друга Олега, уехавшего жить на ул. Минскую.
Дома были частично разрушены, но на участках с полузатопленными садами и огородами их бывшие владельцы какое-то время продолжали что-то выращивать, собирать урожаи яблок, слив и груш. Впрочем, им доставалось то, что оставалось от наших набегов. Чувство голода было у нас постоянно сопутствующим фактором, а фрукты и овощи из чужих садов казались гораздо вкуснее своих. Брошенные сараи также вызывали у нас, пацанов, повышенный познавательный интерес. Особенно интриговали – заколоченные или же закрытые на внушительные замки. Проникнуть внутрь, чтобы найти там запрятанные и забытые прежними хозяевами «сокровища», для нас, 10-12-летних мальчишек, стало «делом чести, доблести и геройства». Но обычно там попадались лишь испорченные бытовые приборы, которые выбросить было жалко, а починить уже невозможно, залежи старых газет, журналов и пустых бутылок.
Когда мы взяли последний, казавшийся неприступным сарай, в котором также ничего интересного не нашли, то за разбитые иллюзии устроили там кавардак.
И вскоре по жалобе бывшего владельца на улице появился участковый милиции. Он провел короткое дознание среди пацанов и длинные профилактические беседы с родителями. Расколоть злоумышленников ему не составило большого труда, и в тот день задницы пятерых искателей приключений были подвергнуты жесткой родительской экзекуции. Других последствий для малолетних взломщиков не наступило, даже на учет участковый пообещал нас не ставить. Но! Все мы обязались быть его «добровольными помощниками» в деле борьбы с настоящими жуликами и ворами, причинявшими реальный ущерб своим жертвам. Кражи временами случались на нашей улице и окрестных переулках – в жилых домах и подсобных строениях типа сараев.
И вскоре мы действительно помогли милиционерам быстро раскрыть хищение у одного из наших соседей лодочного мотора, дали «наколку в цвет». Это и был, пожалуй, первый опыт детства, идущий вразрез с криминальными традициями места моего проживания. В тот день я впервые мысленно причислил себя не к банде Мишки Квакина, а к команде Тимура Гараева. Больше того, похоже, вообразил себя самим Тимуром. Тогда же я и стал на путь, приведший меня через десяток лет на службу в милицию…
Надо подумать
К этому судьбоносному шагу меня упорно подталкивало еще и повышенное чувство несправедливости окружающего мироустройства, которое во мне окончательно сформировалось годам к 17-18. А также – глубокое заблуждение, что с несправедливостью в жизни можно успешно бороться. Например, с помощью закона, оружия и милицейского удостоверения.
Я рос идеалистом – мать и учителя в пику улице пытались воспитывать меня на примерах героев советского времени: честных, смелых, принципиальных. Хотя реалии жизни – особенно после окончания школы – уже начинали вносить в мое прокоммунистическое мировоззрение некоторую сумятицу.
К идейным соображениям добавились и сугубо практические: в милиции тогда относительно неплохо платили. Однако они были для меня на втором плане – как и для большинства людей в той немеркантильной стране.
Первую – глупую – попытку стать милиционером я предпринял еще на третьем курсе ВГУ, «неожиданно» (для всех и себя) заглянув в УВД. Хочу, заявил я кадровой службе, незамедлительно начать борьбу с разной нечистью, всеми ее проявлениями, помогать партии и правительству в наведении порядка в стране. И попросил выдать мне форму и пистолет.
Точно не помню, что подвигло меня, беспартийного студента дневного отделения истфака, на столь легкомысленный и неожиданный флирт с правоохранительными органами. Наверное, уже тогда меня сильно напрягали железобетонный бюрократизм чиновников и повсеместное хамство торговых работников. Замечу, что шел 1980 год, и мое предложение не выглядело столь уж надуманным, хотя и было явно несвоевременным.
Во-первых, до смерти «дорогого Леонида Ильича» и конца «эпохи застоя» мы еще не дожили, а во-вторых, в кадрах УВД работали люди серьезные, не чета мне. Их недоуменные лица охладили благородный душевный порыв недоучившегося студента.
– Обратитесь, молодой человек, к нам годика через два, после окончания университета, – благоразумно посоветовали мне в УВД и пожелали «все еще хорошенько обдумать»...