06.05.2018, 09:04 
В моду входит иммерсив. Ещё один спектакль, в котором зрители окажутся полноправными участниками, покажут 12 мая актёры воронежских театров на площадке большого загородного комплекса.
– В спектакле есть сцены, где персонажи показывают своё настоящее лицо. Чтобы доказать, что ты не убийца, придётся выворачивать душу наизнанку. Мы поймём, что люди в каких-то ситуациях бывают мерзкими, противными, чудаковатыми – здесь откроются все человеческие слабости. Наверное, каждый человек узнает себя в этих историях, потому что все мы отнюдь не идеальны, – говорит актёр Евгений Баханов.
Аттракцион запущен
– В Воронеже уже показали два иммерсивных спектакля. Ты совместно со своей творческой командой готовишь ещё одну премьеру – «Инь и Ян» по Борису Акунину. Расскажи, почему вы обратились именно к этому произведению?
– Руководство загородного комплекса, в котором состоится премьера, обратилась ко мне с просьбой поставить иммерсивное шоу. Для них – это хорошая возможность открыть площадку чем-то новым и увлекательным для людей. Я был готов согласиться только при условии, если найду подходящий материал для такого спектакля. Был вариант переписать Достоевского и сделать психологический иммерсив. Думали обратиться к старым злым и страшным итальянским сказкам или поставить историю в стиле Сэмюэла Беккета, который является одним из основоположников театра абсурда. Но всё было не тем.
Мне хотелось, чтобы это была какая-то эстетическая история, а не тарантиновская. Хотелось, чтобы зритель чувствовал себя в неудобном положении, когда рядом с ним ходят артисты, играющие людей, у которых есть понятие чести и совести. И я понял – это должен быть Борис Акунин. «Инь и Ян» – это единственная пьеса писателя. Любопытно, что она имеет две версии – чёрную и белую. Я читал обе, но для спектакля мы решили взять именно чёрную, потому как в ней есть какой-то момент мистики.
– Над «Инь и Ян» и «Наследниками» (иммерсивный спектакль, поставленный в воронежском клубе) работает одна и та же команда артистов. Будет ли это шоу отличаться от «Наследников» чем-то, кроме сюжета?
– Во-первых, в «Инь и Ян» участвуют актёры не только драмтеатра, как в «Наследниках», но и из других. Во-вторых, нужно понимать, что иммерсивное шоу – это не совсем спектакль в традиционном понимании, здесь не работают театральные ходы. В данном случае мы хотели бы, чтобы состоялось полное погружение зрителей в историю, чтобы они почувствовали себя людьми, без которых ничего не двинется. Зрителя нужно впустить в действие, он должен чувствовать, что от него здесь всё зависит, чтобы у них мурашки по спине забегали.
Будет ли чем-то отличаться? Не знаю, пусть решает зритель. Но у нас линейная история, и если ты не будешь ей следовать, то «выпадешь» и ничего не поймёшь.
– Стоит ли прочитать пьесу, прежде чем идти на спектакль?
– Найти чёрную версию в Сети невозможно. Прочтёт скорее тот, у кого есть книга. Но я не понимаю, зачем идти на детективную историю, зная её финал. Это не в кайф! Это то же самое, что ты перескажешь мне фильм, а я скажу – классный, схожу.
– Иммерсивка – это нечто новое для воронежского зрителя, а потому интересное. Но, как мне кажется, это, в основном, коммерческие проекты, на которых бизнес желает делать деньги…
– Это и есть чистой воды коммерция. Это глупо не признавать или стесняться этого. Но желание разрекламировать своё заведение важно только для заказчика. Актёры относятся к этому исключительно как к интересному проекту, и наша задача сделать качественный продукт.
– Иммерсив предполагает стирание грани между сценой и зрительным залом. Фактически на таком мероприятии нам разрешено подходить к артисту и пристально рассматривать его действия и эмоции. Как считаешь, Воронеж готов принять это новое искусство?
– Всё зависит от того, как человек предпочитает отдыхать. Если ему интересна культура, то, наверное, он, зная, что в городе поставлено три разных иммерсивных спектакля, выбрал бы этот аттракцион. Но вообще я думаю, что это только начало, и другие иммерсивные постановки непременно появятся. Своя аудитория у них точно будет.
«Никогда не пойду к детям в плохом настроении»
– Ты занимаешься многими проектами и постоянно утверждаешь, что всё делается благодаря общим усилиям команды. Но, насколько я знаю, ты нередко выступаешь идейным вдохновителем в этих проектах. У тебя есть, пожалуй, все основания взять на себя функцию режиссёра. Но ты не берёшь. Почему?
– Потому что я не режиссёр. Ты можешь научиться ездить на машине, но это не значит, что ты станешь гонщиком. Гонщик участвует в «Формуле-1», а ты – просто классно водишь машину. Или – ты умеешь вкусно готовить, но не станешь устраиваться поваром во французский ресторан. Каждый должен заниматься своим делом.
Быть режиссёром – это целое ремесло. Про режиссёров, которые были актёрами, в 99 случаях из ста говорят, что это неудавшиеся актёры. Исключения минимальные, например, Константин Райкин и Роман Козак. Они сыграли «Косметику врага». Это два актёра, которые когда-то пробовали себя в режиссуре. Но «Косметика врага» Амели Нотомба – это очень мощный и классный материал. А это – уже 50% успеха, я думаю, так они себя «прикрыли» в данном случае.
В нашей команде нет режиссёра, и в этом плане мы не защищены. Но каждый из нас в определённый момент может топнуть ногой и сказать: «Стоп! Вот давайте на этом и остановимся». И как-то аргументировать своё мнение. Мы не знаем, ошибёмся или нет, это всегда риск, потому что при соединении сцен, зависящих друг от друга, всё может развалиться, и мы будем начинать сначала.
– У тебя много проектов, связанных с детьми. Ты делаешь для детей, с детьми, о детях…
– Расскажу просто историю, и станет понятно, почему так. Во время работы в челябинском ТЮЗе на новогоднем представлении я был Дедом Морозом. По традиции после спектакля был интерактив с детьми в холле. И я стоял там, у меня день не заладился, настроения не было, в голове какой-то бардак. И вдруг вижу: девочка на коляске. Она смотрит на меня и реально верит, что я настоящий. И мне так совестно стало. Я стою и коллегам ною, что день дурацкий, а дети – кто вот на коляске, кто с палочкой, кто не слышит – пришли в театр и искренне верят в происходящее. У меня появился стимул. Я дал себе обещание, что на такие мероприятия я никогда не стану приходить в плохом настроении или с похмелья.
– В этом году у тебя, можно сказать, юбилей: десять лет актёрской работы. Твоё представление о театре со временем как-то менялось?
– Всё стало только запутаннее. Я почувствовал себя актёром только четыре года назад. Только тогда я понял, зачем театр нужен, и как в нём существовать. Это произошло после того, как я получил серьёзную травму и был вынужден полтора года находиться в больничных стенах.
Если по порядку, то в двадцать лет я считал, что я – актёр, и все должны ко мне приходить, предлагать роли и проекты, а я буду выбирать. И какое-то время это представление не менялось.
У меня была запущенная сложная послефутбольная травма, которая напомнила о себе во время одной из репетиций: выполняя какое-то действие, я что-то потянул, и у меня порвались боковая и крестообразная связки, вылетел мениск. Причём там завёлся ещё и гнойничок, который не позволял врачам исправить случившееся очень быстро. Так я оказался на длительном лечении.
Естественно, все роли, что у меня были, разошлись по другим актёрам. У меня было время сходить в театр и посмотреть, как они играют вместо меня. И вдруг я понял, сколько неправильных вещей я делаю. Я был словно на перепутье и должен был выбирать – либо я рву всё и возвращаюсь в театр вдвое образованнее, чем был, либо и дальше иду по пути прохладной жизни, только уже вне театра. Я стал читать. Много. За пять лет в театральном институте я прочитал всего книг десять!
Вернувшись на работу, я решил поубавить своё эго и «пахать». Стали поступать предложения.
Сейчас я думаю, что хорошо, что эта травма была, у меня было время подумать. Я рад, что всё изменилось, изменился я.
– Есть у тебя любимая роль? Мне, например, нравится Билл Старбак в «Продавце дождя»…
– Мне всё близко и всё интересно. Если выделять что-то, то я бы назвал Андрея из спектакля «Тот самый день». Эта роль у меня никак не получалась. Оставалось два дня до премьеры, и я, и режиссёр Никита Рак понимали, что у меня не складывается. Мне было очень стыдно перед коллегами. Но потом я решил попробовать одну штуку, которую выполняю в начале спектакля. И тут – либо пан, либо пропал. И реакция зрителя неожиданно пошла. Получилось! Но это стоило мне колоссального труда и нервов.
Вообще у меня нет такого понятия, как премьера. Потому что на премьере я играю не лучшим образом. Вхождение в роль у любого артиста происходит на протяжении года после первого показа работы, только тогда мы находим выход на правильные рельсы. И, возможно, Старбак тебе нравится только потому, что ты посмотрела спектакль гораздо позже официальной премьеры.
Фото из личного архива Евгения Баханова