09.05.2022, 13:35 
Продолжаем рассказывать о воронежцах, которые своими негромкими и, казалось бы, обыденными поступками внесли неоценимый вклад в приближение Победы.
Рассекреченные в рамках проекта «Без срока давности» показания жителей нашей области на освобожденных территориях в 1943 году предлагают оценить, какое подлинное мужество скрыто в этой кажущейся экстремальной «обыденности» в условиях оккупации. Редакция благодарит воронежского историка и педагога Виктора Бахтина, который сейчас работает с этими новыми рассекреченными документами, продолжает вводить их в научный оборот, а заодно помогает знакомить с ними читателей.
Один из таких документов открывает совсем новую страницу в истории оккупации нашей области и совсем неизвестную прежде героиню - 32-летнюю Марфу Прокопьевну Стасенко из россошанского села Поддубное. Исполненное деревенской простоты и искренности, ее заявление в Михайловский (ныне Россошанский) исполком райсовета от 19 сентября 1943 года, сразу после освобождения района – само по себе и есть яркая летопись этой истории.
«Дядька, не трожь нашу маму!»
«У меня скрывались капитан Красной Армии Бласин Филипп Дмитриевич и старшина батальона Бралионтов. В середине августа 1942 года до моей хаты прибыли немцы, чтобы арестовать Бласина и Бралионтова. Бралионтов успел скрыться, а Бласину не удалось, т.к. он спал в хлеве. Когда немцы взошли в хлев, где спал Бласин, увидели свинью и зараз бросились до нее, застрелили. Бласин, воспользовавшись этим моментом, выбросил из кармана наган и партбилет, после этого немцы арестовали его, а наган и партбилет я забросала соломой. Немцы Бласина увезли вместе с застреленной свиньей в Митрофановку. 5 сентября 1942 года меня арестовали полицейские местные и отправили в Митрофановку. Когда арестовывали, мой хлопчик 12 лет стал просить полицейских, чтобы не арестовывали меня, он кричал: «Дядька, не трожь нашу маму, она там погибнет, погибнем и мы без нее. Ведь у нас нет батьки, он убит на войне с немцами. Не трожь маму!» Но полицейские… арестовали меня и увезли... меня допрашивали в течение четырех суток, для устрашения совали мне в рот наган, говорили: «Если не сознаешься, мы тебя нецензурно расстреляем». Но я решила, пусть что будет, но не выдавать командиров Красной Армии. Вследствие производимых пыток у меня открылось кровотечение, и четыре дня… показались четырьмя месяцами… когда меня освободили, от Митрофановки до села шла трое суток… Помета. К сему вставлено: у меня четверо детей».
Через границы легенды
История подвига Прасковьи Щеголевой из Семилук, спасшей красноармейца и убитой за это оккупантами, еще с советских времен стала героическим штампом. Имя Прасковьи на слуху, подвиг стал легендой. Выйти за границы легенды к подлинной атмосфере тех событий впервые помог рассекреченный «Акт № 25 о совершенных злодеяниях немецко-фашистскими захватчиками в Семилуках» от 30 августа 1943 года. Этот акт – живые свидетельства очевидцев, односельчан 35-летней Прасковьи, которые рассказали, как 6 и 7 июля расстреливали семью Степана Щеголева и пришедшего в эти дни к ним в дом племянника семилетнего Колю Ягодкина. Сам Степан Егорович был на фронте, а дома – жена Прасковья со своей матерью да пятеро детей.
Как стало известно из акта, расстрел совершен по приказу самого командующего 7-й немецкой армией генерал-майора Феликса Хеля. 15 сентября 1942 года Прасковья Щеголева укрыла в своей хате младшего лейтенанта авиаполка Михаила Мальцева. Его подбитый самолет упал недалеко в поле, куда женщина с детьми вышла накопать картошки. Подбитый самолет немецкие оккупанты обнаружили сразу и начали по хатам искать летчика.
Прасковья стояла на своем: ничего не знает. Допрашивали ее и маленьких детей о месте укрытия летчика жестоко. Избивали, травили собаками. Один из палачей выхватил из рук Прасковьи двухлетнюю Нину. Девочка упала на землю – собак спустили с поводков. Расстреляли всех. Только старший сын Александр успел спрятаться и пробраться на задний двор через узкий лаз в чулане. Спасенный летчик Михаил Мальцев был обнаружен другими местными, и оккупантам его все же выдали. Но Мальцеву посчастливилось пережить плен, после войны вернуться на родину. Уже в мирное время он не раз приезжал в Семилуки на могилу Прасковьи.
– Если рассматривать психологический аспект подвига Щеголевой, то во всей этой истории скрыт элемент женской сакральности. Деревенская многодетная Прасковья наверняка верила в неисповедимые взаимосвязи: она спасет здесь летчика, а в другом месте другая баба спасет на фронте ее мужа, – комментирует Виктор Бахтин.
Но Степан Щеголев не спасся. Погиб на фронте.
С первой частью исследования можно познакомиться по ссылке.
Фото и документы – из научного архива Виктора Бахтина