21.01.2025, 06:52 
Трагедия в Саду пионеров
– Война в наш дом вошла раньше, чем началась. Моего отца призвали на фронт в начале мая 1941 года – якобы на переподготовку. А в сентябре он погиб под Смоленском. Мне как единственному сыну в семье пришлось быстро повзрослеть. В моей семье была мама, сестра, престарелый дедушка.
1941 год был трагедией для всего советского народа. Для нас это была трагедия вдвойне – отец погиб. Воронеж в это время находился далеко от фронта, поэтому здесь продолжалась мирная жизнь.
Вечером 13 июня 1942 года мы с сестрой играли в духовом оркестре на детском празднике в Саду пионеров. Я играл на ударных. На празднике собрались ребята, которые закончили учебный год с отличием.
И вдруг мы услышали отдаленный гул самолета. Он приближался к нам, летел очень низко. Перед этим не было ни воздушной тревоги, ни предупреждений по радио. Поравнявшись с Садом пионеров, самолет сбросил бомбу прямо в гущу детей. Нас с сестрой смело ударной волной. Очнувшись, мы увидели страшную картину – повсюду было много погибших и раненых детей. Фрагменты человеческих тел висели на деревьях.
Поскольку наша квартира находилась рядом, мы побежали домой сказать маме, что живы. Вернувшись обратно, помогали собирать человеческие останки. Их грузили на трамвайную платформу и машины-полуторки. Тела погибших отправляли в морг, раненых – в госпитали и больницы.
Мы с сестрой помогали взрослым до часу ночи. Когда все разобрали, мы обнаружили, что в центре, где сидели дети, была большая глубокая воронка от бомбы.
Зажигательные бомбы и голод
– После трагедии в Саду пионеров гитлеровцы начали сжигать Воронеж. Самолеты сбрасывали на город зажигательные бомбы. Собирать их предстояло нам – подросткам. Мне на тот момент было 13 лет.
Наверху, на чердаках, дежурили ребята, а внизу – девчонки. У нас были длинные металлические щипцы и брезентовые рукавицы. Когда бомба пробивала крышу, она шипела. Мы подходили к ней, брали щипцами и тушили – бросали в бочку с водой или в ящик с песком.
К июлю бомбежки усилились. Мы спасались в бомбоубежище под нашей школой. Однажды во время бомбежки бомба попала в жилое здание рядом с нами. Вход засыпало, мы оказались «закупорены». Однако нас быстро нашли. Но в то время все знали, где в больших домах находятся бомбоубежища. Стену бомбоубежища выбили – так нас вызволили оттуда.
3 июля 1942 года в Воронеже объявили всеобщую эвакуацию. Мы с родственниками покинули город 5 июля. Временно расквартировались в Боровом. А в ноябре, когда обстреливать начали и Боровое, нас эвакуировали в Верхнюю Хаву. Оттуда мы добрались до Верхней Байгоры. Жили там до освобождения Воронежа.
Чем питались? В первый месяц нам давали по 300 граммов хлеба. Потом запасы зерна закончились, поставок хлеба не было. Мы собирали сахарную свеклу, которая лежала на полях, потом резали ее, жарили и парили. Соседи давали нам отруби, мы варили свеклу с отрубями, делали мамалыгу.
Свекла по-разному действовала на организм. У моей двоюродной сестры от сахара стали опухать ноги – эта болезнь называлась водянкой.
«Живи, сынок!»
– Когда мы узнали, что 25 января 1943 года освободили Воронеж, мы в этот же день собрались возвращаться домой. А мне идти не в чем было – за семь месяцев обувь развалилась. Мама выпросила у соседей лапти. Они были вязанные лыком, но не прошитые веревкой – а потому и развалились.
Вдруг мы увидели, что к нам приближается колонна наших солдат. Один из них подошел к нам, вытащил из вещмешка большие американские ботинки на подковах и две портянки. Солдат снял с моих ног тряпки, намотал портянки и помог обуть ботинки. А потом похлопал по плечу и сказал: «Живи, сынок!» С тех пор я всю жизнь вспоминаю того солдата: его ботинки мне жизнь спасли. Ходил я в них долго.
Развалины и сожженные коробки
– Освобожденный Воронеж мы не узнали. Города не было – все лежало в руинах. Мы не нашли ни одного целого здания. Это были или развалины, или сожженные коробки. Наш дом тоже не уцелел. Возвращавшиеся люди жили в подвалах и делали временные шалаши между домами. Наша семья нашла временное пристанище на улице Карла Маркса.
Поначалу власти приняли решение не восстанавливать Воронеж на прежнем месте, а выстроить его заново на левом берегу. Но сами коренные воронежцы взбунтовались. Они сказали, что будут восстанавливать город сами. Каждый взрослый обязался отработать на восстановлении Воронежа, помимо основной работы. Немцы говорили, что Воронеж нельзя будет восстановить даже за 50 лет. А воронежцы отстроили его всего за пять лет!
Юные саперы
– В первый же день возвращения в город мы вместе с моим дядей и двоюродным братом стали юными саперами – начали работать в группах разминирования города. Мне на тот момент было 14 лет.
Воронеж был страшно заминирован. В нашей группе разминирования было пять человек. Нас сопровождали бывалые саперы и минеры. Они шли впереди, смотрели, как пройти, все прощупывали миноискателем.
Сначала мы три раза прошли все улицы, чтобы могли пройти техника и войска. Потом пошли по дворам. Первым делом проверяли подвалы.
Когда Воронеж был разминирован, мы пошли в сторону Острогожска. Разминировали сначала трассы, чтобы прошли войска и техника.
Ходили по домам, собирали гранаты и противотанковые мины, обезвреживали их.
Железная дорога и «Электросигнал»
– После того как Воронежская область была разминирована, наша работа закончилась. Мне дали направление в Суворовское училище, которое открылось в Воронеже в 1943 году. Но проучиться там мне не дали близкие – моя тетя забрала документы из училища. Я был единственным мужиком в семье – нужно было помогать маме и дедушке.
После этого я отучился в железнодорожном техникуме, оттуда меня направили восстанавливать связь на железную дорогу в Ташкент. Я обслуживал участок от Ташкента до Алма-Аты и Чкалова (ныне Оренбург).
После женитьбы меня направили в Самарканд. А оттуда мы вернулись в Воронеж. Рекомендовали место в управлении ЮВЖД, но я отказался от него и с 1958 года начал работать инженером-электриком на заводе «Электросигнал». Там я проработал 62 года. Был инженером-конструктором, потом стал начальником участка, позже – начальником цеха, после – главным энергетиком завода.