Платоновский фестиваль удивляет воронежцев постановками не только зарубежными, но и российскими. Одним из открытий этого года стал спектакль Псковского академического театра «Река Потудань» по одноименному рассказу Андрея Платонова.
Участник нескольких фестивалей, номинант на «Золотую Маску» – спектакль является хоррором от театра. Молодой режиссер Сергей Чехов – новый человек в Псковском театре (но уже главный режиссер), поставил прозу Платонова современными средствами за два месяца.
Актеры признаются, что сначала было тяжело воспринимать экспериментальное видение классики, но затем положились на режиссера и влюбились в эту работу. Сергей Чехов вместе с историком театра Андреем Прониным, директором Псковского театра Людмилой Цишковской и исполнителем главной роли в спектакле Виктором Яковлевым провели пресс-конференцию. Команда рассказала о репетициях, отношении к Платонову и об актуальном искусстве.
– У Платонова необъятный, сложный язык. Немногим удается интересно поработать с его прозой. Как вы передали эстетику этого языка?
Сергей Чехов: Мои герои аккуратно относятся к платоновскому тексту, поэтому в спектакле они не разговаривают. Они поют. Я захотел отделить язык от артиста, чтобы разобраться в речи Платонова. Я долго думал, как «решать» реку. Рассказ – не о реке, хотя она имеет огромное значение. Она – мифологический атрибут перемещения из одного мира в другой. И реку я придумал решить в виде звука (и в виде текущей по стене воды – прим. авт.). Мы записали голоса четырех артистов, которые читали повесть от начала до конца. А потом саунд-дизайнер переделал эти голоса с помощью аудиоредактора в музыку. Мы пытались разобраться с ритмикой, мелодикой текста. И на сцене выстраиваем параллельную реальность.
– Трудно играть классику в современном формате?
Виктор Яковлев: Актерская работа всегда строится на доверии к режиссеру. Не сразу, но мне подумалось, что с Сергеем можно пройти новый путь. Это ведь старая история вхождения в новую жизнь. Когда-то давно народ смеялся над художественным театром: говорили, что он не жизнеспособен. Каждое новое поколение всегда ищет новые формы. Мы не предполагали, что получится такой спектакль, что будет такой интерес, такой резонанс: мы просто работали – и все. Но потом мы убедились, что за Сергеем можно идти. Это не значит, что все последующие спектакли будут получаться. Мне, например, другие спектакли Чехова меньше нравятся, чем «Река Потудань». Мне кажется, нужно подчеркнуть, что не важно, над каким театром работать – классическим или новым, главное – делать его талантливо.
Людмила Цишковская: Я в театре работаю с июля прошлого года. Приехала из Москвы, много знаю фестивалей. И тут первый спектакль, который я вижу в новом для себя театре, – «Река Потудань». «Вот это крутизна!» – подумала я. Это поиск новой формы, нового театрального языка. Столько пластов! Когда ты как зритель принимаешь условия игры, ты получаешь удовольствие от всех звуков и движений. Я вообще такого уровня спектаклей видела очень мало. Естественно, для большинства зрителей это не очень «прокатная» история. Но в Пскове с 200 тыс. населения всегда набирается в зрительный зал хотя бы сотня людей. Тем более после того, как мы получили номинацию на «Золотую Маску» и стали гордостью для города.
Сергей Чехов: Если со спектакля уходит пара-тройка человек, это круто. Значит, всколыхнуло, не оставило равнодушным.
– Нужно ли зрителю вашего спектакля заранее подготовиться? Прочитать рассказ Платонова, посмотреть какой-то фильм, ваш предыдущий спектакль?
Сергей Чехов: Нет, я думаю, спектакль поймет и неподготовленный человек. Мы находим контакт со зрителем на полуобрядовом уровне. На один из показов приходили мои знакомые, которые не читали Платонова вообще, они «провалились» в этот спектакль. Неважно, подготовленный ты или нет, смотрел весь спектакль или ушел с середины – это просто будет мой или не мой зритель.
Андрей Пронин: К тому же сверху над сценой идут титры, которые немного поясняют значение сцен.
– Какое у вас было восприятие Платонова до работы над спектаклем и как оно изменилось после?
Виктор Яковлев: Когда-то знакомство с Платоновым стало для меня потрясением. Этим спектаклем наш театр впервые за 40 лет обращается к Платонову. И было априори ощущение чего-то интересного. Что Платонов сделал в литературе, в искусстве – это удивительно. Он сказал человеку, что тот знает себя очень мало. Кто еще по глубине такой же, как Платонов? Рядом стоят только Пушкин, Достоевский и Толстой.
Андрей Пронин: Драматургия Платонова для театральных постановок более понятна. А вот его проза, мне казалось, для театра вообще не подходит. Во всех спектаклях, которые я смотрел, много говорили, двигали скулами. И я сочувствовал всегда этим актерам: казалось, что текст не органичен для театра. А у нас Сергей нашел, как театральностью победить литературность. Это еще один мировой шажок в освоении Платонова.
А еще я очень рад, что именно наша труппа занята в спектакле. У театра были сложные периоды: в СМИ тиражировалась мысль, что наши артисты – старые рутинеры. И тут появляется радикальный для псковского театра спектакль, в котором участвуют актеры разного возраста.
– На Платоновском фестивале мы не раз наблюдали как с Уилсона, с Бутусова уходили люди шеренгой. Но на каждом новом фестивале их было все меньше. Платоновский воспитывает новое поколение. А вы во Пскове ставите задачу научить публику?
Сергей Чехов: Я в Пскове работаю только два месяца. Хочется, конечно, ставить максималистские задачи, чтобы все зрители стали более совершенными. Но все-таки это какой-то снобизм! С какой стати я должен кого-то воспитывать? Вот искать своих людей – да. Я вижу, что есть зрители, которые воспринимают театр не просто как еще одну форму досуга, а как определенный способ исследования мира, взаимодействия с миром, исследования себя. Мне очень интересно изучать это. И я впервые выступаю в должности главного режиссера. Я в Новосибирске работал ассистентом режиссера, потом режиссером. Но так чтобы войти в театр как главный режиссер – такое впервые. Одновременно страшно и очень интересно.
– Что делать с консервативными зрителями, которые уходят с современных спектаклей? Нужно находить золотую середину?
Сергей Чехов: Не думаю. Зачем мне искать компромисс? Я не хочу заниматься этим. Мне не хватит одной жизни и сил на это. Я не Джеймс Кэмерон – я не сниму «Аватар». Я не смогу работать на всех фронтах и всем угождать.
Мне интересно разговаривать со своим поколением и с теми, кто младше меня лет на 10-20. Я понимаю, что язык театра, который существует в нашей стране, недоступен для молодых поколений: они живут в другом мире – в девайсах и интернете. Как же они будут воспринимать бархат кулис и коньяк в антракте? Театр должен развиваться вместе с людьми: уметь разговаривать, находясь здесь и сейчас, в 2019 году. Везде, и в театре тоже, должен быть и технологический, и научный прогресс. Не только в инструментах, но и в смыслах.
– Сколько по времени ставился спектакль?
Сергей Чехов: Казалось, что долго. Но нет. Всего февраль и март. Я понял, что Платонов не поддается разбору: когда вкапываешься, переходишь во фрейдизм. В тексте мужчина 25 лет приходит с войны и лишается одной функции: он не может ни заняться любовью с женщиной, ни родить детей. И ты начинаешь разбирать: конечно, возникает посттравматический синдром. Платонов, находясь на войне, тоже нарушил, наверное, свою человеческую целостность. Мы решили откинуть фрейдизм и перешли к мифологической структуре. У Платонова мощная религиозная эклектика: и христианская, и коммунистическая, и языческая веры смешаны – все гармонично соседствует.
Виктор Яковлев: Интересно, что Сергей запрещает нам в конце спектакля кланяться.
Сергей Чехов: У меня нет поклонов ни в одном из спектаклей, и я сам не люблю выходить. Я хочу, чтобы зрители запомнили персонажей, а не артистов. Если я смотрю мелодраму с хеппи-эндом и это реально хорошая постановка – я нормально отнесусь. А если что-то серьезное, то хэппи-энд создает иллюзию решенной проблемы. Но нет, проблема не решена. Автор будто сформулировал задачу, решили ее – и все, я могу идти. Но нет, я должен выйти после спектакля или фильма с мыслями, что проблема есть, и я могу заняться ее решением.
Фото Ирины ЛАЗАРЕВОЙ и Дома журналистов