2024-12-25

Первый и последний

Вот уже и девять дней прошло с тех пор, как не стало Михаила Горбачева. В заметках, написанных по поводу его смерти, Михаила Сергеевича именовали довольно однотипно: первый президент СССР, последний президент СССР, первый и последний президент СССР. Как по мне, так он – единственный в своем роде.

Вот уже и девять дней прошло с тех пор, как не стало Михаила Горбачева. В заметках, написанных по поводу его смерти, Михаила Сергеевича именовали довольно однотипно: первый президент СССР, последний президент СССР, первый и последний президент СССР. Как по мне, так он – единственный в своем роде.

Я хорошо помню их всех, начиная с Брежнева. Михаил Горбачев из этого ряда выбивается напрочь. Он как будто самой природой своей отрицал свойственное нашим местам сакральное восприятие власти: мол, власть – это нечто иррациональное, тайны ее осуществления доступны лишь очень немногим избранным (избранным – не в результате рутинной процедуры выборов, а неким высшим духом, судьбой).

Горбачев, по моему впечатлению, всем своим поведением давал понять, что власть – просто инструмент. Да, как и всяким инструментом, им нужно уметь пользоваться, ну так ведь в неумелых руках и элементарная отвертка не принесет никакой пользы.

Стало общим местом ставить в вину Горбачеву то, что он развалил великую страну – СССР. Что ж в ней великого, если развалить ее мог один человек?

Если подумать, СССР разваливался с самого своего создания. Его экономическая модель привела к тому, что зерно приходилось покупать у стран, считающихся главными противниками.

Когда Союз разваливался, его не вышел защищать никто. Это яснее всего, на мой взгляд, характеризует ценность исчезнувшего государства.

С удивлением замечаю, что многие наши современники считают себя умнее и дальновиднее тех граждан страны, кто жил здесь в момент распада СССР. Это совершенно не соответствует истине, по моему убеждению. Быть крепким задним умом – вовсе не признак ума, скорее наоборот.

Так уж вышло, что при Горбачеве у людей в нашей стране появилась редкая возможность жить своим умом. Но бесчестно упрекать его в том, как мы этой возможностью распорядились.