08.04.2022, 12:00 
Дети безгрешны? Ох, вряд ли! Многое вспоминается из школьных лет, за что до сих пор стыдно.
Тайное убежище
В кооперативной «хрущевке» на Домостроителей наша семья поселилась, когда мне было 12. В подвале дома мы обнаружили пустующий сарай и приспособили его для своих нужд. Собрали всем миром ящик с инструментами, притащили со свалки диван и кресла, стол и два коврика, подремонтировали их и зашили. Собирались при свечах, но это оказалось накладно, и кто-то принес плексигласовую указку – она случила свечкой долго. Горящий плекс приятно трещал и пузырился, издавая щекочущий острый запах, а потом становился мягким, и из него можно было что-то лепить – таинства нашей мальчишеской дружбы навеки.
Потом вместо указки приносили ромбики квартирных номеров: ходили по подъездам соседних домов и отвинчивали – чем больше, тем лучше; мало ли, что в жизни случится.
Сначала надо позвонить – нет ли кого в той квартире. Если есть, с видом мальчика из хорошей семьи спросишь, сколько времени, воды напиться или разменять мелочь, чтоб позвонить. А если нету, скручиваешь и мчишься вниз по лестнице, чувствуя за собой топот взрослого.
Однажды убежище нашего тайного общества подверглось разгрому. Взрослые нашли его по запаху – откуда вонища? Не пожар ли в нашей «хрущевке»?
Влетело нам все по первое число, включая девочек, которые стали присоединяться к нашим посиделкам. И с ними эти посиделки получались уютней и загадочней. Девочкам, кстати, влетало намного сильнее: родители всерьез начинали беспокоиться о том, чтоб явно испорченные дворовые мальчишки не повлияли на их моральный женский облик.
Останки плексигласовых номерков были найдены и предъявлены нам в качестве вещественных доказательств преступлений с требованием заработать денег, где хотите, ромбики купить и заменить украденные.
Правда, это намеренье осталось не исполненным: как зарабатывать, пятиклассники понятия не имели.
Номерки – это цветочки. Однажды вечером мы с Димкой взяли картонный ящик, вырезали на нем глазницы, нос и рот и по-индейски тихо пошли вдоль стены соседнего дома, заглядывая в окна. Нашли подходящее, облили бензином вату на палке, подняли коробку к окну, сунули в нее горящую вату и постучали.
В той комнате женщина, лежа на полу, играла с ребенком. Раздался жуткий визг. Бросив все, мы кинулись прочь по палисаднику, давясь смехом. В темноте за мной погнался какой-то мужик и догнал в подъезде, схватил за шиворот, потом за ухо и стал шипеть угрозы, брызгая слюной. Я испугался его злобного лица, заревел и стал каяться. В итоге он отпустил меня, а я пошел искать Димку, чтоб посмаковать наше приключение.
На войне как на войне
А еще у нас была вечная война со старухами с первых этажей. Одна из них, Аннушка, – просто фашистка: если мяч попадал в ее палисадник с цветами, она почти всегда успевала выскочить раньше нас, хватала наш единственный мяч и колола его ножницами или шилом.
Лишь однажды она вернула нам его целым, и мы не верили своему счастью, а Аннушка дала нам всем по яблоку. Есть их мы не стали – вдруг отравленные. А потом узнали, что в Ленинграде умер морской офицер, один из трех ее сыновей, которые никогда к ней не приезжали, но которых Аннушка, как она сама говорила, вывела в люди.
И тогда мы поклялись словом мушкетеров, что никогда ни словом, ни делом не обидим старуху, а будем беречь ее и защищать. Даже думали взять над ней тимуровское шефство, раз сыновья к ней не ездят, а, наоборот, умирают где-то за тысячи километров.
Вот только Аннушка с тех пор колола наши мячи, и вскоре мы пересовещались и решили, что как была она злобной и отсталой старухой, так ею и осталась, а сыновья ее правильно делают, что не навещают, и мы тоже объявляем ей бойкот, чтоб не было ей ни сна, ни покоя – узнает еще!..
Мы устраивали партизанские рейды: привязывали веревку к ручке ее двери и к такой же ручке двери напротив, где жила еще одна вредная бабка, и звонили в обе. Выглядывали из-за угла дома, представляя, как они дергают двери и не могут понять, кто там держит дверь с другой стороны. Интересно было б в подъезде посмотреть, как они выберутся, но это рискованно. А так мы ни при чем.
Иногда старухи на лавочке заводили с нами душевные беседы. Ты такой хороший мальчик, родители у тебя интеллигентные и симпатичные – зачем ты дружишь вот с этим Димкой, с другими хулиганами? Они тебя ничему хорошему не научат. Обормоты. И выходки у них какие-то дикие. Кто из них может вырасти? Ты ведь начитанный, умный, не дружи с ними. Ты им скажи: не ходите ко мне больше! Нашел бы себе подходящую компанию.
На лавочке Аннушка не казалась такой уж злобной и даже улыбалась, а я кивал привычно, чтоб побыстрей отпустили. И даже соглашался, что дружить с дворовой компанией мальчишек не обязательно. Такие же разговоры старухи вели с другими мальчишками, явно недооценивая мушкетерскую нашу дружбу.
Иногда Аннушка приходила жаловаться к родителям. Нас послушно ругали, но толку от этого было мало: куда ж мальчишкам без футбола? И мы исправно заклеивали камеры мячей и зашивали покрышки капроновыми нитками – я достиг в этом такого мастерства, что однажды друзья с большим трудом смогли найти место ремонта.
После жалоб война на время стихала, а потом разворачивалась с новой силой, и Аннушка иногда гонялась за нами по двору с мокрым полотенцем, которое она повесила сушить на самом видном месте. Погоня иногда переходила в мирные переговоры о том, какие права есть у Аннушки, и какие – у нас. Мы доказывали, что драться мокрой тряпкой в нашей стране запрещено, а играть в футбол, наоборот, нужно и полезно, и никто не заставляет ее перегораживать двор своим бельем.
Аннушка хваталась за бок или за сердце, а нам смешно было смотреть, как представляется она больной, как тащится до лавочки у подъезда и тяжело на нее садится, вздыхает и стонет. Неприятно было, что это может обмануть кого-то из взрослых, и они будут, морщась, заглядывать нам в глаза – да что вы! Она вон только что гналась за Димкой и хлестнула его полотенцем тяжелым – гляньте, даже спина покраснела, вдруг что-нибудь повредила внутри. А если б он еще упал и голову пробил о камень – человека нельзя бить мокрым полотенцем, когда он бежит!
Аннушка была бессмертна, а все ее стоны и кряхтенье – свинским притворством. Но однажды она умерла. И я не мог, при всем своем любопытстве, пойти смотреть, как выносят гроб из ее квартиры. Лежал на диване, пытался читать книжку. Детские страхи ожили во мне, и что-то таинственное пряталось в кладовке или под диваном.
Она осталась со мной.
Фото из журнала «Работница», 1953.
Странички прошлой жизни. 1. Чем пахнет детство.
Странички прошлой жизни. 2. Про ерша.
Странички прошлой жизни. 3. Когда мы были бессмертными