Моя прабабушка, пережившая военный коммунизм, Великую Отечественную войну, массовый голод 1946–1947 годов, к продуктам и вещам относилась не просто бережно, а еще и трогательно.
Даже маленькая корочка хлеба, оставшаяся после обеда, отправлялась на сушку – потом сухарики можно было грызть с чаем или есть с гороховым супом и кулешом. А для хранения круп она шила маленькие мешочки из обрезков ткани.
Однажды один из внуков кинул в помойное ведро кусок хлеба. Прабабушка, увидев это, достала его голой рукой и сказала с укором: «Зачем же так, птичкам можно покрошить!»
Нашу недавнюю расточительность прабабушка не оценила бы, не поняла бы общество потребления. Не одобрила бы летящие в мусорку засохшие булки, куски колбасы, недоеденные готовые обеды. Пришла бы в ужас от мусорных контейнеров, в которые десятками килограммов выбрасывается просроченная продукция. И надолго бы замолчала, если бы увидела по телевизору, как тракторами закатывают в грязь санкционные продукты, изъятые таможней.
Да, уничтожение любой контрабандной продукции имеет объяснение: товар не проверен и может быть опасным. Да, не имеющая должного оформления или же запрещенная к ввозу по политическим соображениям продукция утилизируется нещадно во многих странах мира. Но после таких акций разговоры об экономии ресурсов становятся ничтожными, а бахвальство раздавленными продуктами на фоне роющихся в контейнерных баках пенсионеров – кощунственным.
В конце марта в Екатеринбурге было решено сжечь 155 тыс. пар немаркированной обуви – мужских и женских кроссовок известных брендов... Я помню, как прабабушка учила моего брата латать цыганской иглой свои носки, натянув чулок на выпуклую электрическую лампочку. Спустя много лет он признался, что в сложные 1990-е годы ему очень пригодилась эта наука. А вот наука уничтожения вряд ли кому поможет в нынешней жизни.