19.07.2019, 15:00 
Дон Хуан из спектакля «Ракушка», студент Беляев из тургеневского «Месяца в деревне», гусарский полковник Бурмин из пушкинской «Метели». Александр Рубан – востребованный артист Воронежского государственного академического театра драмы им. Кольцова. Но театр – это не вся его жизнь. Он серьезно увлечен и музыкой, и поэзией, и спортом.
Терпение и труд
– Александр, когда живешь на таком интенсиве, откуда брать силы и как восстанавливаться? Наверное, после завершения сезона планируете только отдыхать?
– Я не могу сказать, что у меня есть какая-то методика восстановления. В последнее время я не успевал даже нормально поспать, сезон выдался сложным. Как восстанавливаться? Да никак! (смеется) Терпеть это и все. Надо быть заинтересованным в тех делах, которые вы делаете. А если вы заинтересованы, вам это нравится, то совершенно неважно, сколько вы спали и ели ли сегодня. Это зараженность делом. Я всегда буду делать то, что требуется, что мне важно. Никогда не стараюсь отлынивать от чего-то. Да и мне становится скучно, когда я ничем не занят. Поэтому даже летом, когда нет спектаклей, буду на студии писать стихи и читать рэп, если, конечно, это можно назвать музыкой и стихами. Я делаю это больше для себя. И летом возобновлю тренировки, всегда увлекался MMA – смешанными боевыми искусствами, но в этом сезоне совсем не было времени. Бросил – резко похудел, но надо держать себя в форме.
– Вы поступали в театральный институт, плохо представляя, что такое профессия актера. Даже как-то корили себя, что до учебы там не читали хорошей литературы. Как же вы поступили, интересно?
– На дурака (смеется). Но на самом деле, наверное, только благодаря таланту, которым меня почему-то одарила природа. Неутомимая энергия, которую вы отметили, у меня всегда была (а я, кстати, несмотря на это, был послушным ребенком). Два тура я вообще прошел «по-свойски»: схватил гнойную ангину – может, на почве нервов. Два тура вообще не мог говорить, ничего толком не показал, но меня решили сберечь для третьего. Правда, там я отдувался за все. И прошел. Хотя это для меня до сих пор осталось большой загадкой, ведь конкурс в Новосибирске очень большой всегда.
Я никогда не шел к театру, но шел к тому, чтобы быть актером. Я тогда на самом деле совсем не понимал, что кино и театр – это разные вещи. У меня была просто цель. И она, как мне кажется, появилась от того, что в меня мало кто верил. Я вырос в маленьком поселке в Казахстане, где театра нет, а у слова вообще другое значение. Там театр упоминали, когда говорили о каких-то неведомых вещах. Профессия была для меня загадкой. Я приехал и не разочаровался, заинтересовался еще больше. Какое-то наитие случилось. Вот хотел и все. Любопытство, наверное. И театр меня затянул, уже не могу без него.
– Но вы пробовали жить без театра. Вижу, не получилось?
– Я в 24 года уезжал в Германию. Просто появилась такая возможность, и я попросил меня отпустить. Я не жег мосты, нет! Но я захотел закрыть эту страницу, попробовать жить без театра. У меня не получилось. Появлялась какая-то энергия, которую я не мог никуда растратить. Она какая-то определенная. И очень она мешает, она кипит. Какой-то нервяк появляется. И я думал: «А что делать?» Пойду в зале позанимаюсь – нет, не то. Пойду рэп почитаю – нет, не то. Я искал то, что мне давно было известно. Казалось бы, иди в театр и трать туда эту энергию. Но я искал, и понял там, что лучше быть удовлетворенным от этой усталости, что испытываешь после спектаклей, чем ощущать «голод», который сводит с ума.
Странник внутри
– Вы выпустили музыкальный альбом «Кочевник». Это отсылка к вам и поискам себя?
– Каждый художник пишет про себя, про кого же еще ему писать? Даже если мы вдохновляемся людьми, то остается наш язык, наше мироощущение, мысли, чувства. О себе можно рассказать хоть как о крокодиле, который живет в болоте, а можно, как о кочевнике. Я кочевник – не странник, а кочующий внутри себя, в своих чувствах. Кочевник, который постоянно в поиске. Хотя, конечно, образ дома в песнях тоже сильный. Я редко бываю дома. Не то что бы я тоскую или переживаю из-за этого – я родителей не видел пять лет, со временем это чувство становится совершенно необъяснимым, как будто ты теряешь какую-то связь. Но, наверное, это где-то в подсознании есть переживание. А поэтому и в песнях.
– А как родители отнеслись к вашему поступлению в театральный институт и видели ли они ваши спектакли?
– У них никогда не было ко мне претензий, они во всем меня поддерживали. Мама педагог, папа держит свое крестьянско-фермерское хозяйство. У нас в Казахстане большой дом, и мне всегда казалось, что мы где-то на базаре. Крик всегда в доме. Это же частный дом, и мы никогда не устанавливали себе звукового лимита.
Спектакли мои родители не видели, но вот, возможно, приедут скоро, и я им покажу. Я бы им все роли показал – главные, эпизодические. Я к любой стараюсь подходить с душой. Я был бы рад, если бы они увидели весь репертуар, посмотрели, чем я живу, кроме сцены, и в гримерке со мной посидели.
– Не боитесь излишнего волнения?
– На сцену выхожу каждый раз как в первый раз, если честно. Такой мандраж постоянно испытываю. Думаю про себя: «Ё-мае, ты же делал это уже тысячу раз!» Но иду и трясусь внутренне. Но когда отпускает – уже там, на сцене, такое облегчение. Приезжаешь домой и потом долго не можешь уснуть. Какой тут режим!
– А страха забыть на сцене слова не испытываете?
– Слова не забывал, слава богу. Если об этом думать, то это обязательно случится. Каждый раз, особенно перед «Ракушкой», перед каждой сценой, на которую выхожу, проговариваю про себя текст. А «Ракушка» в стихах, там я по ритму ориентируюсь. Там такое построение стиха (вот сейчас скажу, и в следующем сезоне слова забуду!), что невозможно ничего другого подобрать. Это, как у Пушкина, так идеально в них все подобрано, что других слов туда не вставишь. У меня был момент, когда я затупил, но благодаря ритму, я тут же вспомнил.
На «Метели» забывал. Но там прозаический текст, я как-то выкрутился. Я потом извинялся перед Машей (актриса Мария Щербакова – прим.авт.), что не так сказал фразу, а она: «Эммм, какую фразу?» В общем, из-за этого не развалился спектакль. Пока таких ужасных проявлений беспамятства у меня, тьфу-тьфу, не было. Я быстро учу тексты. Видимо, благодаря тому, что я пишу свои стишки, натренировался. Я никогда не учу текст, мне хватает репетиций. Но когда срочные вводы, тогда нужно позубрить. Но я использую технологию переписи.
– Сколько тетрадей исписали?
– Не знаю. Просто листочек нашел какой-то, переписал сцену, да и все.
От «дряни» до хитов
– Вы пишите стихи со школы, но говорите, что правильное отношение к слову стало формироваться только в институте. А правильное – это какое?
– Оно стало более рациональным. Я просто начал читать книги. В школе я никаких не читал. Весь мой словарный запас исходил из уличного общения и школьного. Вы можете представить этот запас? Примерно его же я и использовал в написании стихов. А когда я начал читать литературу, приобретать более интересные ресурсы, я понял, что слова-то, оказывается, можно интереснее вращать. А раньше мне казалось, что можно говорить мысли, которые накопились, просто в рифму. Рэперы, по-моему, так и делают по-прежнему. И это скучно. Да и не замечал я этого формирования, пока мне люди не сказали: «Ну, вот, наконец-то у тебя тексты не такие тупые».
Да я и сейчас, когда пишу, нередко думаю, что ерунда получилась. Вот песню «Мадам» например, которая в «Кочевнике» самая хитовая, я сначала убрал, как негодную. Посмотрел на нее и подумал: «Ну, и дрянь». Я часто так думаю о своем творчестве, поэтому текстов много скопилось, а песен нет. Люди говорят, что я дурак. Но у меня свое мнение. Вот «Флейта-позвоночник» Маяковского написана идеально. Я ее обожаю. Хотя в творчестве ни на кого не равняюсь, я люблю всех, всех почитываю.
– Никогда не размышляли над выбором – театр или музыка?
– Театр и музыка вполне могут ужиться друг с другом. Если бы я всерьез занимался раскруткой своей музыки, то, уверен, то сумел бы договориться с театром. Но в плане менеджмента я ни на что не способен. Когда писал альбом, мне ребята говорили, чтобы я оставил денег на раскрутку. А когда «Кочевник» вышел, мне написали с одного известного портала, предложили за определенную сумму разместить мои треки. Я отказался. Теперь сожалею. Но я умею (или не умею) делать музыку, мне это доставляет кайф. А чтобы заниматься самопродвижением, нужно быть Конором Макгрегогом, считать, что ты – самый лучший. А мне мешает казахстанская скромность. Возможно, мне нужен агент, для которого хвалить меня будет работой, и он будет делать ее без лишнего стеснения.
Я же просто должен делать, что мне нравится. Например, сейчас на студии записываем аудиоистории для известного приложения, которое очень любят подростки. Занятно. Там можно использовать только голос, только один инструмент. И халтуры тут не получится, потому что детей обмануть трудно, они все чувствуют. А работать приходится, в том числе, с детьми.
– Не планируете заняться педагогической работой?
– Нет, не задумывался. Мне еще самому учиться и учиться многому предстоит. Хотя я очень хорошо к детям отношусь, да и они ко мне, как я успел заметить. Но именно это хорошее отношение мне и помешает быть педагогом. Дети и я – это, обычно что-то из серии: «А сейчас мы будем делать, что захотим». И никто нас не остановит. Я могу их научить только хулиганству. У меня с ними отключается голова. Жаль, что коллеги в отпуске сейчас, они вам много чего рассказали бы. Как все репетируют, а я тут с детьми в войну играю. Не то что бы я репетиции срываю, нет. Просто если стоит ребенок, то я не могу пройти мимо. Я обязательно что-нибудь скажу, постреляю, брошу гранату – что-то придумаю. Хотя многие так. Все артисты на самом деле дети, просто они притворяются. Все мы дети и хулиганы.
– У вас много ролей, но есть ли роль мечты?
– Хочется роль на сопротивление. Но нет чего-то конкретного. Есть много всего интересного, что можно сыграть. Сыграть в кино Marvel – вот мечта многих актеров сегодня, наверное. Я бы тоже не отказался, чего греха таить, хотя я не фанат этих историй. Вот если говорить о театре нашего века – это кино. Marvel – это придуманная вселенная, это театр, который снимается на пленку.
Мне все роли, которые будут против моего естества, интересны. Мне надоело играть пацанов, которые влюбляют в себя девчонок. Это тоже интересно, но хочется уже чего-то другого.
